«Куда они проваливаются, или этюд Черни Гермера для второго класса»
В возрасте семи лет я попросила родителей купить мне пианино - настоящее, черное, блестящее..Почему они враз приобрели мне этот дорогущий, по тем временам считающийся предметом непозволительной роскоши, инструмент под названием «Сибирь», до сих пор не понимаю.
Точно знаю, что денег дома не было. Мама давно и сильно болела. Неизлечимо. Все средства уходили на «доставание» нужных лекарств, которые сейчас можно купить на каждом углу, и на то, чтобы отправить маму по рекомендации врачей на какой-нибудь очередной курорт, конечно, чудодейственный и, конечно, абсолютно бесполезный в ее ситуации. Бесполезный, с точки зрения борьбы с «белокровием». Так мамину болезнь называли тетки, шушукающиеся на скамейках во дворе.
Помню, что первый раз черно-белые клавиши «заколдовали» меня в детском саду, в возрасте четырех-пяти лет. К какому-то празднику мы разучивали песню то ли про весну, то ли про что. Неважно. Помню, я старательно пыталась воспроизвести за музыкальным руководителем слова и мотивчик. У меня, видимо, неплохо получалось, потому что музрук, а это была молодая «тетенька в очках», попросила всех замолчать, а мне велела спеть погромче. Я про себя называла тетеньку волшебной феей и всякий раз застывала в немом восхищении, когда ее длинные тонкие пальцы, порхая над клавиатурой, извлекали откуда-то чудесные звуки. Пришлось очнуться и спеть про то, что дуют ветры в феврале или, может, про что-то другое.Неважно.
Добрая фея подняла указательный палец вверх и подытожила: «Все слышали? Вот так и нужно стараться петь! Всем! А ты, деточка, скажи маме с папой, чтобы они обязательно отдали тебя в музыкальную школу!» Я тогда, видимо, не очень хорошо представляла себе, что такое музыкальная школа, но зато сразу почувствовала, что с этого момента я «на особом счету» у тетеньки в очках, и смело попросила: «А можно мне посидеть на стуле?» Стул был необычный, с круглым полированным сиденьем, трехногий, и еще он крутился в любую сторону. Дома у нас такого стула не было. Меня усадили на него и даже милостиво позволили «попробовать инструмент».
Хорошо помню, что я почему-то согнулась крючком на этом стуле, наклонив голову к самым клавишам, и нажимая их поочередно, смотрела сбоку на свои пальцы, а потом спросила тетеньку в очках: «А куда они проваливаются?» Тетенька засмеялась и ничего не ответила. Но после этого позволяла мне, время от времени, по окончании наших музыкальных занятий, минутку покрутиться на волшебном стуле и «поиграть» на пианино.
Помню тот летний день, когда шестеро больших дядек скатили с грузовика по доскам громоздкий черный инструмент и, поставив его прямо у подъезда, начали громко спорить, как его сподручнее поднять на четвертый этаж. Папа стоял рядом с ними и давал какие-то ценные указания, а я нетерпеливо дергала его за рукав и просила: «Папочкин, а Папочкин, ну пойдем посмотрим, куда они проваливаются?» Папа никак не реагировал. Тогда я подняла крышку инструмента и тут же, прямо у подъезда, начала «играть», наклонив голову к клавиатуре. Взрослые перестали спорить и в изумлении застыли, глядя на ребенка, которому так не терпелось..
Еще вспоминается сам процесс покупки.Вернее, его предыстория.За полгода до моего первого сольного выступления у подъезда, случилось ЧП. Ребенком я была самостоятельным во всех отношениях. Да и времена были другие. В общем, гуляла я на улице без присмотра родителей, но с одним условием - со двора никуда! А двор был большой, как тогда казалось, на четыре подъезда! Со своей детской площадкой и высокой деревянной горкой, которую зимой специально заливали, чтобы детвора могла кататься с нее, улетая далеко по ледяной дорожке на своих картонках. С этой самой горки и угораздило меня свалиться вниз головой. Был конец зимы. Снег почти сошел. Поэтому удар об одинокую ледяную глыбу, торчащую рядом с «развлекательным сооружением», был достаточно сильным. Говорят, я потеряла сознание. Но мне почему-то хорошо помнятся испуганные крики моих «товарок», мамины причитания «Женечка, ну очнись, пожалуйста, моя девочка!» и папины руки, когда он нес меня домой, от волнения перескакивая через ступеньки. Помнится врач скорой помощи, назидательно отчитывающий «беспечных родителей», и сама промозглая «скорая», которая увезла меня в больницу. Сотрясение было сильнейшим. Нос сломан. Личико сильно ободрано. Под большое сомнение был поставлен пункт из плана на ближайшую жизнь, а именно, «первый раз - в первый класс» 1 сентября 1972 года. А уж про занятия музыкой врачи настоятельно рекомендовали забыть, хотя бы на пару-тройку лет.
Тем не менее, наступило лето. Я потихоньку выздоравливала. «Беспечные родители» опять стали меня отпускать на улицу без присмотра. Как-то, возвращаясь из молочного магазина, я случайно остановилась у щита с объявлениями. Щит был вкопан в газон. Перед щитом красовалось ограждение, примитивно сваренное из железных труб и окрашенное в немыслимое сочетание цветов. На этом подобии «спортивного снаряда» кувыркалась вся детвора. Я поставила бидончик с молоком на тротуар и решила тоже пару раз крутануться, хотя мама с папой категорически запрещали мне болтаться вниз головой на этих самых трубах. На очередном витке сверху вниз перед глазами мелькнули три слова - «продается пианино Сибирь».
Помню, как я быстро неслась домой, болтая на бегу бидончиком и стараясь, как можно скорее донести до родителей ценную информацию в виде обрывка объявления. Мама укоризненно покачала головой: «Ну, о каком пианино может идти речь, если врачи даже книжки читать пока еще не разрешают?!», а папа, который тогда был Папочкиным, укоризненно добавил: «Да и денег сейчас нет, нужно накопить маме на санаторий!» Размазывая слезы по щекам, я ретировалась в детскую, всхлипывая на ходу, что никогда я, видимо, не узнаю, куда они проваливаются. «Кто куда проваливается?» - в один голос переспросили родители, перестав проявлять беспечность.
Как всегда бывает в таких случаях, о том, что мама с папой ходили «смотреть инструмент», я узнала последняя. Наташка Баранова, соседка по дому, торжественно прошептала мне на ухо, «по секрету», что она уже видела пианино Сибирь, потому что ее, Наташку Баранову, ученицу третьего класса музыкальной школы номер 9, мои родители «отпросили» у ее родителей на часок. Наташка де выступала в качестве эксперта и «пробовала инструмент», исполнив на нем для всех присутствующих на торгах «этюд Черни Гермера для второго класса». Я немыслимо завидовала Наташке Барановой, потому что слова «этюд Черни Гермера» мне казались чем-то вроде молитвы для посвященных, а сама Наташка, которая их легко и, походя, произносила, вырастала в моих глазах до недосягаемой высоты знатока фортепианного искусства.
- А ты знаешь, куда они проваливаются? - осмелилась спросить я.
- Кто проваливается? - переспросила Наташка, слизывая с пальцев мороженое, на которое она честно заработала у моих родителей.
- Ну. клавиши! Когда на них нажимаешь, они куда-то проваливаются! - объяснила я.
- Никуда они не проваливаются! Глупая ты! - ответила Наташка и для большей весомости добавила, - Потому что в школу не ходишь! Вот!
- А я пойду в школу! Осенью! Пойду! - закричала я убежденно.
- Никуда ты не пойдешь, - спокойно сказала Наташка, доедая пломбир, - я слышала, как моя мама на кухне говорила моему папе, что твои родители дурью маются! В школу тебе наша врачиха все равно справку не выпишет, потому что у тебя с головой не в порядке, а пианино просто так стоять теперь будет! Лучше бы сервант купили в дом и посуду хрустальную, моя мама сказала!!!
Куда они проваливаются, я узнала через год, когда наша врачиха дала-таки мне справку в музыкальную школу. И в обычную, образовательную, тоже дала, кстати говоря, годом раньше. Так что первый раз в первый класс я пошла вовремя. На первом же уроке по специальности в музыкальной школе номер девять моя учительница, Ирина Александровна, спросила меня, почему я, с моим идеальным слухом, выбрала класс фортепиано, а не скрипки, например. Я честно ответила, что хочу узнать, куда они проваливаются.
- Они - это клавиши, - добавила я, предупреждая ее вопрос.
Учительница улыбнулась и ловко, в несколько секунд, «разобрала» инструмент, обнажив чугунные деки, изящные молоточки, блестящие струны и клавиши, с их длинными деревянными пальцами-продолжениями.
- Если это все, что ты хотела здесь узнать, ты можешь считать обучение пройденным, - сказала серьезно Ирина Александровна.
- Нет, не все! Я еще хочу научиться играть, - ответила я и, помолчав, тихо добавила, - этюд Черни Гермера. для второго класса.
P. S. Мама умерла 3 сентября 1976 года, ровно через три года после моего первого урока в музыкальной школе номер девять, так и не купив в дом сервант и хрустальную посуду.
К тому времени я уже довольно прилично справлялась с инструментом и знала, что Карл Черни - это австрийский пианист и композитор, а Генрих Гермер - немецкий музыковед и талантливый редактор его этюдов.
Черное пианино «Сибирь» до сих пор живо, хоть и выглядит гигантским монстром на фоне легковесной современной мебели. Оно, видавшее виды и пережившее несколько переездов, стоит теперь в комнате моей двадцатилетней дочери, которая тоже, в свою очередь, играла на нем сонаты, прелюдии, мазурки и полонезы.
Каждый год, третьего сентября, я еду на кладбище, чтобы положить букет цветов на могилу мамы, а вечером, выпив стопку водки за упокой ее души, открываю пианино и в память о ней играю этюд Черни Гермера для второго класса...
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий